Игрушки и игры

Не только сестры Хачатурян. Жестокость к детям, немое свидетельствование и насилие в российских семьях

Тема насилия всегда неприятна и пугает, особенно если речь идет о детях. Но говорить об этом важно и нужно для того, чтобы каждый человек мог помочь, при необходимости распознать насилие и сообщить в соответствующие службы. Дети составляют особую группу риска, так как во всем зависимы от взрослых (родители, воспитатели, учителя), находятся в их власти.

– первый социальный институт для ребенка. Это место, в котором он всегда должен чувствовать себя в безопасности, но иногда случается наоборот: семья оказывается самым опасным местом для ребенка.

Насилие – применение силовых методов или психологических атак на слабых и беззащитных людей (детей). Но насилием может быть и бездействие, создающее угрозу физическому и психическому здоровью ребенка. Вдвойне опасно, если насилие и семья представляют собой одно и то же.

Зарождение этого явления принято относить к XIX веку, когда началась индустриализация общества, а детей стали эксплуатировать, отправлять на работу, лишать учебы и перспектив. Тогда же начали появляться первые общественные организации по защите детей от насилия и эксплуатации.

В XX веке появились новые подходы к изучению проблемы насилия и жестокого обращения с детьми. Были составлены первые классификации. Тогда насилие подразделяли на педиатрическое, психиатрическое и правовое.

К основным причинам насилия относится:

подобный опыт в жизни супругов (модель, стереотип поведения);
личный опыт в виде подавления в детстве, авторитетного со стороны матери (в будущем отражается насилием над женщинами, как попытками разорвать связь с матерью);
влияние социально-экономической неблагоприятной обстановки, безработица, низкое социальное положение;
неудовлетворенность собой и жизнью;
психопатологии;
и аддикции;
неадекватное самоутверждение и достижение власти, вызванные низкой самооценкой и низким самоуважением;
нежеланный ребенок в семье.

Причина насилия, естественно, кроется в психике родителя. Необходимость найти это и проработать – одна из задач психотерапевта при работе с семьей (работа ведется не только с ребенком). У любой , насилия всегда есть субъективный мотив. Другой вопрос, что он не всегда осознается самим агрессором.

Иногда насилие – попытки стабилизировать состояние семьи как системы, например, при борьбе за порядок или власть. Тогда нужно работать именно с семьей как системой и устранять причины ее дисфункции. В противном случае насилие станет либо хроническим, либо эпизодическим.

Насилие над детьми как обладает рядом особенностей:

не всегда дети осознают суть происходящего;
если осознают суть, то не всегда осознают истинные последствия для их физического и психического здоровья;
события могут забыться (детский мозг устроен так, чтобы быстро вытесняет негатив), но дать о себе знать во взрослой жизни;
о насилии дети чаще рассказывают сверстникам, а не другому члену семьи (если вообще рассказывают).

Виды насилия

Насилие бывает прямым и косвенным, единичным или систематическим, актуальным или прошедшим. Но важнее других выглядит классификация по содержанию насилия:

Физическое насилие. Это любые физические насильственные действия в отношении ребенка до 18 лет, в том числе варианты наказания (шлепки, толкание, хватание и другое).
Пренебрежение обязанностями. Под этим подразумевается несоблюдение родительских обязанностей, игнорирование потребностей ребенка, ненадлежащий уход за ребенком.
Сексуальное насилие. Использование ребенка до 18 лет с целью получения сексуального удовольствия. Любой эротический контакт с ребенком или его эксплуатация (порнография).
Психологическое насилие. Унижения, оскорбления, высмеивание и другие унижающие личностное достоинство модели поведения.

Сексуальное насилие включает в себя несколько форм:

Развратные действия. Любые действия со стороны взрослого человека, способные вызвать возбуждение у ребенка до 14 лет и сформировать неадекватное отношение к сексуальным отношениям. Действия могут носить физический (телесный) характер или интеллектуальный (демонстрация материалов).
Педофилия. Сексуальное преследование ребенка до 14 лет.
Порнография. Любые формы демонстрации сексуальных отношений (книги, фильмы, журналы).
Принуждения к сексуальным действиям. Не физическое, а психическое воздействие на ребенка, постепенно вынуждающее его вступить в какие-либо сексуальные отношения. Давить можно статусом взрослого, шантажом.

Жестокое обращение с детьми – обобщенное название любого насилия. Это фактическое причинение вреда ребенку:

через оскорбления и некорректные наказания;
неадекватные требования и жесткий контроль;
запреты.

Жестоким обращением можно назвать физические действия (побои), убийство, вред из-за неоказания помощи, пренебрежение ребенком и его потребностями, вред психике, дефицит защиты и заботы.

Признаки насилия

Насилие со стороны заподозрить непросто, что обусловлено:

закрытостью семьи как системы;
взаимозависимыми отношениями агрессора и жертвы;
недостатком информации;
запуганностью и недоверием со стороны жертвы.

В основном все сводится к тому, что семья, где царит насилие – закрытая система. Но кое-что может намекнуть о насилии над ребенком:

крики, хлопки, шлепки, ругань, явно слышимая за стеной (многие квартиры разделены тонкими стенами, а насилие далеко не всегда протекает бесшумно);
следы побоев на ребенке;
неопрятный внешний вид ребенка, одежда не по погоде.

К признакам физического насилия относится:

повреждения органов тела и нарушения органов чувств;
малоподвижность, вялость, задержка физического и психического развития;
тревожность и агрессивность в отношении других людей или животных;
стеснительность, пассивность, страх перед взрослыми;
избегание дома, боязнь тактильных контактов;
общение с детьми младшего возраста.

К признакам психологического насилия относится:

психотравма и (или) ;
у детей до среднего школьного возраста – задержка в физическом и речевом развитии;
у подростков – потеря смысла и цели жизни, дезориентация, мысли о суициде;
импульсивность, злость, манипулятивные расстройства (сосание пальца, вырывание волос);
покорность и податливость;
страхи и проблемы со сном;
депрессия и заторможенность;
девиации;
болезни.

Признаки сексуального насилия над ребенком:

несоответствующая возрасту или странная осведомленность ребенка в сексуальных вопросах или действиях;
сексуальные приставания со стороны ребенка к другим детям или взрослым;
жалобы на какие-то проблемы со здоровьем, особенно в области половых органов;
тревога при плаче других детей;
нервный тик, покачивание, сосание пальца.

Общие признаки насилия:

неумение ребенка сосредоточиться;
нарушения памяти;
ненависть к себе, отсутствие самоуважения, низкая самооценка;
пессимизм;
недоверие в отношении всего мира, особенно взрослых людей;
приступы гнева или агрессии;
хроническое чувство страха, стыда, вины;
отстраненность от социума;
депрессия;
ангедония.

По закону Российской Федерации ребенок сам может обратиться в органы опеки за защитой, а с 14 лет – в суд, но редко какой ребенок решится на это. Насилие, как правило, сопровождается запугиванием, а также страхом и привыканием жертвы.

Каждый случай насилия (жестокость и интенсивность) оценивается в индивидуальном порядке. Учитывается индивидуальная чувствительность ребенка, возраст и характер отношений между ним и взрослым.

нехватка любви и внимания;
угрозы и насмешки;
неадекватные и чрезмерные требования;
любое поведение родителей, вызывающее страх у ребенка;
запреты;
психологическое давление;
гиперопека;
любые побуждения «из любви», наносящие вред здоровью ребенка.

Из-за этого отмечается заниженная самооценка, неуверенность в себе, утрачивается чувство собственного достоинства. При гиперопеке развивается чувство беспомощности и полной зависимости от родителей. Оторванность от семьи, социальное или физическое сиротство ребенка навсегда оставляет след в виде чувства эмоциональной незащищенности. Не факт, что последствия сразу проявят себя, это может возникнуть спустя годы.

Последствия насилия

Переживший насилие ребенок или подросток чувствует страх, замешательство, стыд, бессилие. Часто винит себя и воспринимает как соучастника и первопричину случившегося. Иногда причиной считает свое поведение или положение в семье. Среди других последствий значится снижение доверия и круга общения.

Многие реакции зависят от возраста ребенка:

Дети до 3 лет. Среди популярных реакций: страх, смешанные чувства, агрессия, потеря аппетита.
Дошкольники. Отмечается тревога, боязливость, чувство вины и стыда, смешанность чувств, отвращение, чувство беспомощности.
Младшие школьники. Наблюдается неопределенность школьника в семейных ролях, двойственное отношение к взрослым людям, страх, стыд, отвращение, недоверие ко всему миру.
Младшие подростки. К предыдущим последствиям добавляется депрессия, чувственная опустошенность (нет никаких ощущений и чувств).
Старшие подростки. Характерно отвращение, стыд, чувство вины, двойственность чувств в отношении взрослых, девиантное поведение, ощущение ненужности.

Особенно опасно сексуальное насилие, которое во взрослой жизни проявляется:

непринятием своего тела;
зависимым поведением;
проблемами в сексуальных отношениях;
повторным насилием (мужчины, подвергшиеся насилию, сами его совершают; женщины, подвергшиеся насилию, снова оказываются в роли жертвы).

По мере взросления ребенка также может отмечаться ответное насилие, потеря самоуважения, психические расстройства и попытки суицида.

Любое насилие во взрослой жизни оставляет такие следы:

нарушение ;
чувство вины;
депрессия;
сексуальные дисфункции;
проблемы в межличностных отношениях.

Нарушение физических и психических границ в результате насилия влияет на всю дальнейшую жизнь и поведение человека. А пережитый опыт воспроизводится снова и снова.

Вообще в семье можно выделить 3 сферы насилия: родителей над детьми, взрослых над взрослыми, кого-либо из членов семьи над стариками. И каждая из этих форм опасна для ребенка. Если насилию подвергается не непосредственно он, а, например, мать, то возможны:

психоэмоциональные и психосоматические расстройства;
проблемы в социальной адаптации.

Семьи с насилием всегда относятся к группе риска, так как такая атмосфера не подходит для воспитания ребенка. Выросшие в насилии дети, как правило, позже сами становятся жертвой или агрессором (95 %).

Диагностика насилия

Выявить насилие сложно еще и потому, что сами родители не всегда воспринимают свои действия как насильственные. Они воспитывают своего ребенка, да, методом кнута без пряника, но это воспитание. Или методом кнута и пряника, тогда ребенок воспринимает избиения как должное за его провинности и потому еще меньше вероятность, что он кому-то расскажет.

Осложняет ситуацию и еще один момент. По сути любое насилие сопряжено с психическим. Потому работать приходится сразу с несколькими формами насилия.

Физическое насилие

Диагностические признаки насилия, которые можно отметить во время беседы с родителями:

нервное поведение;
фантастическое описание происхождения травм ребенка;
обвинение других людей или самого ребенка;
множественные противоречия в истории получения травм;
обвинение ребенка во лжи;
неадекватная оценка, ожидания и требования, не соответствующие возрасту или уровню развития ребенка.

Усилить подозрение должен факт частых нахождений ребенка в травмпункте, повторяющихся похожих травм, большого временного промежутка между травмами и обращением в больницу.

Проблема в том, что заметить невербальные и вербальные и изворотливости родителей можно только в условиях тесного наблюдения и общения. Доступна ли такая ситуация всем неравнодушным? Нет. Соседа и на порог дома не пустят. Добиться такой встречи с родителями могут только социальные работники. Задача свидетелей и очевидцев – поспособствовать этой встрече.

Диагностические реакции в процессе беседы с детьми:

тревожность;
нежелание и страх перед встречей с родителями;
убежденность ребенка в оправданности наказаний;
страх, что социальные работники (защитники) встанут на сторону родителей после беседы и выяснят, что наказания оправданы плохим поведением ребенка;
плач при любой неудаче;
склонность к дракам;
вздрагивание при малейшем движении руки рядом.

Иногда действительно бывает так, что ребенок придумывает рассказ о насилии, что может быть вызвано потребностью во внимании и сочувствии, конфликтами с друзьями или в семье, богатой фантазией. Но тогда эмоциональные и поведенческие реакции ребенка будут противоречить содержанию рассказа. Не отмечается в таких случаях страх перед родителями и иные признаки и последствия насилия, но заметно удовольствие ребенка от того, что его слушают, и увлеченность рассказом.

Нельзя расценивать описанные признаки отдельно от контекста и истории семьи, но существует ряд диагностических маркеров, которые ясно дают понять о физическом насилии:

синяки, укусы, ожоги, рубцы;
следы удушья;
любые повреждения, остающиеся без внятного и корректного объяснения со стороны родителей;
низкая самооценка ребенка;
нежелание и страх возвращаться домой;
мешковатая одежда, скрывающая побои;
самообвинение в провокациях в сторону насильника;
ребенок воспринимает побои как семейный порядок и норму;
волнение, плач, испуг при криках, скандалах.

Сексуальное насилие

Сложность диагностики сексуального насилия в том, что одни члены семьи могут покрывать других, даже если известно о преступлении.

Подростки реагируют серьезнее, так как понимают, что именно с ними случилось. Как правило, они меняют весь стиль жизни и одежды, окружение. Здоровые чувства типа сочувствия и симпатии превращаются в агрессию или слепую подчиненность (человеку, делу). У детей доподросткового возраста отмечаются классические признаки.

К диагностическим маркерам сексуального насилия над ребенком в семье относится:

не по возрасту хорошая осведомленность в вопросах сексуальных отношений;
синяки, зуд, кровь в области половых органов;
сексуальные поведенческие извращения;
резкие изменения в поведении ребенка;
смена походки, неудобство при ходьбе и сидении;
пищевые расстройства;
отвращение к себе;
ночные кошмары и нарушения сна;
суицидальные наклонности и депрессия;
потакательство, уступчивость в отношении взрослых;
девиантное поведение.

Пренебрежение нуждами ребенка

Самый часто встречающийся вариант насилия и наименее осознаваемый родителями. Даже в благополучных, казалось бы, семьях можно найти его элементы, например, недостаток любви и внимания из-за занятости на работе.

Поэтому этот вид самый неоднозначный в плане диагностики. Судить о пренебрежении принято при очевидных и злостных нарушениях: ребенок голодает, плохо одет, грязный, не получает медицинской помощи или образования, оказывается оставленным один и подвергнут опасности.

Лишенные дети отличаются неразборчивостью в построении отношений и попытками привлечь внимание. К другим диагностическим маркерам относится:

педагогическая запущенность (малый словарный запас, проблемы с речью);
отставание в физическом развитии;
неприятный запах, грязь и голод;
подавленность, пассивность и пугливость;
скупость эмоций и бедность реакций на доброту, похвалу;
чувство ненужности и убеждение «Я – не хороший, ничего не заслуживаю, и никогда не буду заслуживать».

Психологическое насилие

Решающая роль в диагностике отводится поведению взрослых. Психологическое насилие можно заподозрить, если родители:

не спешат утешить ребенка, пообщаться с ним, обнять;
сверхкритично относятся к ребенку;
ругают, оскорбляют, унижают;
негативно характеризуют ребенка;
вымещают на нем злобу на кого-то из родственников (ассоциируют ребенка с ним);
открыто признаются в нелюбви;
винят его в своих неудачах.

Со стороны ребенка о психологическом насилии намекнут:

неуверенность и низкая самооценка;
задержка речи и восприятия;
напряжение от ожидания наказания;
неразвитое логическое мышление;
неуважение и недоверие к взрослым;
наигранная зрелость или независимость как реакция защиты;
суицидальные наклонности.

Реабилитация

Устранение насилия всегда требует комплексной работы психолога с родителями и детьми. Наиболее эффективными методами являются:

психотерапия;
индивидуальные и групповые консультации;
тренинги.

Взаимодействуя с ребенком, нужно сначала добиться расположения и доверия с его стороны. Для этого нельзя акцентировать внимание на ситуации, то есть говорить «Не бойся», «Не переживай». Главный метод работы с ребенком – консультационная беседа. Но проводить ее может только квалифицированный специалист.

Насилие – всегда стрессовая ситуация для ребенка, влекущая за собой психотравму. Соответственно, работа должна быть направлена на устранение психотравмы и посттравматического стрессового расстройства, если оно наблюдается. Лучший метод – психотерапия.

Профилактика насилия

Основные направления профилактики: просвещение и информирование. Они должны проводиться в отношении детей, родителей, работников детских учреждений и вообще всех граждан. Важно говорить:

о том, что такое насилие;
о его видах;
что делать, если вы стали свидетелем или жертвой насилия;
какова ответственность за насилие;
куда можно сообщить о насилии (организации, телефоны).

Не стоит говорить в контексте «как не стать жертвой насилия», так как это сразу дает установку на самообвинение. Как говорилось в статье, жертвы и так склонны искать причину в себе, но это не так.

Есть ли шанс спасти своих детей от плохой судьбы?

Что мы знаем про физическое насилие над детьми? Ту боль, которую причиняем нашим детям, невозможно измерить и оправдать. Дети, пережившие насилие, лишаются счастливого будущего. Системно-векторная психология Юрия Бурлана объясняет это в полной мере.

Но я об этом узнала намного позже…

Как же он меня бесит!

Он опять сделал все не так. Как будто специально мне назло. Убила бы!

И я бью его. Бью со всей силы, наотмашь, железной вешалкой из шкафа. Что я хочу ему сказать? Что я ненавижу его? О, да! В этот момент я его действительно ненавижу. И желание мое – проучить, наказать, за все, что он причинил мне. За все неприятности, трудности и беды, которые появились у меня с его рождением.

Я – зло. Я огромное, всененавидящее зло вымещаю на нем. Вбиваю в него.

А потом у меня опускаются руки. Я прозреваю и вижу своего маленького беззащитного мальчика, который принял все и смирился с ударами. Он уже не плачет, а молча лежит, полностью согласившись с казнью ни за что. Я плачу над ним, пытаясь его обнять. Но он отталкивает меня.

Он не хочет, чтоб его обнимал палач, убивший в этот момент в нем все чувства. Все до одного. И я где-то глубоко внутри ощущаю, как невидимое будущее говорит мне: «Ты еще поплачешь за это, поплачешь и поплатишься. Но будет поздно».

Это был последний раз, когда я била своего сына, но далеко не первый. А когда-то я клялась себе, плача от обиды в подушку, что никогда не буду воспитывать своих детей так, как моя мать. К сожалению, насилие над детьми в семье, моральное или физическое, иногда «передается по наследству».

Последствия неизбежно наступают

Моему сыну 20. Мне давно уже ничего не надо из того, что было важно 20 лет назад. Я хочу только одного – любви сына, связи с ним. Быть свидетелем его жизни, участником и родным человеком. Но передо мной холодные глаза и чужой взгляд.

Он не чувствует того, что чувствует ребенок по отношению к матери. Он, может быть, был бы и рад, но не может. Нет у него больше того «органа», которым чувствуют. За свою короткую жизнь он видел все. Скандалы, истерики, издевательства отца над матерью, развод, мамины попытки наладить свою личную жизнь.

Ему попадало за все, и я даже не заметила, когда он перестал реагировать на мои истеричные вопли. Вспоминая нашу прошлую жизнь, я не вижу ни одного светлого дня, доброго воспоминания, за которые можно было бы уцепиться моему сыну и захотеть общаться со мной, жить счастливо.

Что делать теперь? Я не знаю. Помогите…

Существует ли защита от насилия

Кто бьет женщин и детей? Почему? Системно-векторная психология Юрия Бурлана раскрывает, что физическое насилие в семье применяют мужчины и женщины, обладающие особым строением психики. Те, что рождены, чтобы быть идеальными родителями, мужьями, женами. Это люди, в психике которых присутствует .

В потенциале это лучшие люди общества, гаранты семейных ценностей. Как ни странно, но именно такие метаморфозы происходят с лучшими людьми общества, если их неправильно воспитывали в детстве, а во взрослой жизни у них не оказалось возможности себя реализовать.

Выйти из таких состояний возможно. Изучая скрытые бессознательные процессы, управляющие нами, открывая их, мы получаем возможность изменить судьбу к лучшему. Нельзя взмахнуть волшебной палочкой и все поменять по одному желанию. Но остановить цепь последствий такого жестокого обращения можно. И нужно успеть.

Есть ли рычаги в обществе, защищающие от насилия

Воспитание палкой, применение физической силы против самого беззащитного существа как-то давно негласно принято во многих семьях. Муж бьет жену, мать бьет детей, круговорот физического насилия в семье невозможно остановить без новых, радикальных мер.

Нынешние законы лишь немного осуждают , но не решают этой проблемы. Центры защиты матери и ребенка, органы опеки и попечительства, реабилитационные и психологические центры не вместят и не излечат все эти раненые и покалеченные души. Сегодня дети и женщины знают, куда обращаться, попав в такую ситуацию, но не идут. Специалисты социальных служб, психологи и юристы, которые работают в подобных центрах, окажут поддержку и подскажут, как можно защититься в случае физической угрозы жизни и здоровью. Но что это поменяет?

Системно-векторная психология учит, как распознать тирана, способного на физическое насилие в семье.

Но почему это делают женщины? Как случается, что идеальная мать начинает бить своего ребенка с каким-то чудовищным упоением? Женщины и мужчины с анальным вектором одинаковы в своих отрицательных проявлениях. И как и в случае с мужем-тираном, так и в данном случае, причины насилия над детьми – это следствие обид и нереализованности свойств анального вектора.

Жуткое напряжение внутри толкает нас бить и воспитывать кулаком, палкой. Да всем, что попадется под руку. И от этого действия получать «извращенное» удовольствие – ведь на время напряжение спадает. Обиды и нереализованность, потеря защищенности и безопасности, сексуальная неудовлетворенность толкают женщину, в идеале лучшую мать, на физическую расправу над собственным ребенком.

Какой след оставляет физическое насилие над детьми

Мой сын обладает анальным, зрительным и . Он был добрым и покладистым мальчиком, любящим «обнимашки». Я помню его большие открытые глазки с пушистыми длинными ресничками, чистый и доверчивый взгляд.

Этот взгляд теперь – мой судья. Мое зло корчится от одного воспоминания тех детских чистых глаз. Теперь на этом месте черствость и равнодушие. Его анальный вектор выражает себя в туалетной лексике и неуважении к женщинам, злопамятности и обидах. Отличная память, присущая людям с анальным вектором, теперь работает только на то, чтобы копить и помнить обиды.

Его звуковой вектор, закрывшись от моего крика и оскорблений, давно утонул в интернете. И все. Больше ничего нет. Он замкнулся в себе.

Когда-то он взахлеб мог говорить о строении вселенной, черных дырах, времени, пространстве и прочих чудесах мироздания. Это было его страстью. А меня мучали депрессии, отсутствие смысла жизни, которые не мог победить даже материнский инстинкт, одиночество и страх перед завтрашним днем. Я отказывалась принимать ту реальность, и мой сын рос в ней один.

А могло быть иначе

Он мог бы стать умным, честным и порядочным семьянином, главой семейства. Анальный вектор рождает золотых людей, для которых семейные ценности превыше всего. Профессионализм, качество, аналитический ум, мощная по объему память дают такому человеку все возможности стать уважаемым и востребованным в обществе.

Он смог бы остаться любящим сыном. А также заботливым мужем и отцом. наделяет человека добрым, любящим сердцем, способным к большой душевной самоотдаче.

Он мог бы найти себя в науке, изучать новые грани вселенной и обрести свой смысл. Звуковой вектор, наделяя человека абстрактным интеллектом, помогает отыскивать ответы на самые глубинные вопросы о смысле жизни человека на земле. Такие люди идут в науку, литературу, сочиняют музыку, изобретают новые технологии.

Но я сделала все, чтобы мой сын сутками сидел в интернете, ругался грязными словами в чатах, закрывал передо мной дверь и молчал в ответ. Это сделала я своими руками.

Вот что делает физическое насилие с нашими детьми. И это далеко не предел ужасных последствий.

Дети не заслуживают насилия, даже если рухнет весь мир. Это ваш выбор

Вы все еще думаете, что вы правы, воспитывая своих детей физической силой и криком? Вы даже не представляете, куда ведет вас эта дорога. Каковы бы ни были причины вашего плохого состояния, дети не заслуживают насилия.

Что значит наша нынешняя боль по сравнению с той болью, которую мы вбиваем в наших детей с помощью физической силы. Все эти неприятности, разрушенные планы, неустройство в личной жизни, потеря уважения, страх, что скажут люди, бытовые и денежные проблемы – все это ничего не стоит. Ничто не стоит загубленной души ребенка и потерянной связи с ним навсегда.

Битые и униженные дети никогда не ответят вам любовью. Более того, сама жизнь не ответит им ни любовью, ни удачей, ни счастьем. Физическое и моральное насилие никогда не проходит бесследно.

Спасайтесь сами и спасайте своих детей! Пока у ребенка еще не закончился пубертатный период, он связан с матерью. Это значит, что у вас есть шанс спасти своего ребенка и себя тоже. Спасти будущее, которое с каждым днем становится все дальше и исчезнет совсем, если вы не остановитесь в своем безумии.

Осознавая свои душевные состояния, вы сможете все исправить, вы приобретаете спокойствие, уверенность и понимание происходящего. А самое главное – понимание своего ребенка, его природы и врожденных свойств. Вы становитесь настоящим человеком, а не комком обид или бесформенным обрывком тревоги и страха. И ваш ребенок чувствует это, его внутренние состояния тоже приходят в норму. Сотни людей, которые однажды пришли на тренинг по системно-векторной психологии Юрия Бурлана, пишут о . Они успели!

Дайте шанс системно-векторной психологии изменить ваше отношение к жизни, себе, детям, людям, наконец. Ко всему, что движет вами и гложет, что не дает спокойно спать и жить счастливо. Торопитесь не опоздать, чтобы не было потом горько смотреть в холодные глаза своему ребенку и ждать забытой старости в престарелом доме. Будьте людьми, становитесь людьми и растите счастливых детей.

Что делать тем, кто не успел?

Знания системно-векторной психологии Юрия Бурлана помогают осмысливать жизнь заново, принимая ответственность на себя и делая все возможное для того, чтобы понять и осознать происходящее в полной мере. Когда человек осознает себя в отношениях с другими, понимает причинно-следственные связи происходящего, у него появляется шанс исправить ситуацию.

Какие бы ошибки ни совершали, мы должны приложить все усилия, чтобы наши дети как можно меньше отвечали за них перед жизнью. Это возможно только со знанием системно-векторной психологии. Однажды дети последуют вашему примеру. А пока пусть ваш результат будет примером.

На бесплатный онлайн-тренинг регистрируйтесь .

Статья написана по материалам тренинга «Системно-векторная психология »

«Новая» публиковала материалы о физическом и сексуальном насилии над детьми. Тема большая, важная, нужная. Но есть еще одна, о которой тоже обязательно нужно говорить, - психическое или эмоциональное насилие. Когда запугивают, шантажируют, постоянно критикуют, публично стыдят, оскорбляют, унижают, изолируют, высмеивают, манипулируют чувствами, врут, чрезмерно контролируют или делают что-то такое, что шокирует ребенка, или не делают для него ничего - пренебрегают его нуждами, игнорируют. И, когда предъявляют требования, не соответствующие возрасту и возможностям, - это тоже насилие. И когда послушание достигается криками и ударами по столу - это по силе воздействия похоже на избиение. Разница лишь в том, что следы от ушибов, увечья остаются не на теле, а в душе.

Каждый из нас оказывался вынужденным свидетелем сцен психологического или эмоционального насилия, и каждый может рассказать о поразивших его ситуациях, сложившихся в транспорте, супермаркете и даже в театре — в любом общественном месте. У меня из головы не выходит виденное мною в парке: одинокий громко плачущий малыш двух-трех лет. Прохожие спрашивали у него: «Ты потерялся? Не бойся, мы сейчас найдем твою маму». Но он нас не слышал, у него в глазах была паника. И только после того, как одна девушка громко выкрикнула — «чей ребенок?», откуда-то из-за дерева отделился мужчина с детским самокатиком в руках и вразвалочку, очень медленно подошел к мальчику. А ведь малыш испуганно кричал минут 10.

— Вы отец? — Спросила у него девушка.

Он ответом ее не удостоил, а малышу бросил:

— Я же тебе говорил: «Будешь реветь — брошу тебя и уйду! Так мужик себя не ведет!»

То есть ребенка, только что пережившего ужас, отец не взял на руки, не взял даже за руку, он просто поставил самокатик на землю и пошел вперед. Прошла, наверное, минута, и только потом малыш поехал за ним.

Как отразится на психике такое «воспитание»?

— Если ребенку 2-3 года — может начаться энурез, заикание, могут появиться страхи. А во взрослой жизни — здесь однозначного ответа нет — в лучшем случае вырастет мальчик, который будет считать, что нельзя показать свою слабость и любые другие проявления чувств, надо изображать крутого. Он будет блокировать чувства. В худшем случае — неврозы или депрессия, — объясняет мне детский психиатр, психолог, психотерапевт, кандидат медицинских наук Наталья Кириллина .

Недавно стало известно об эксперименте ученых Мюнстерского университета (Германия). Они провели сканирование головного мозга людей с диагнозом «тяжелая (глубокая) депрессия». Кроме того, всех пациентов просили заполнить специальные анкеты с вопросами, позволяющими оценить уровень психического и физического насилия, которому они подвергались в детстве, а также случаи возможного пренебрежительного отношения со стороны родителей.

В эксперименте приняли участие 110 человек в возрасте от 18 до 60 лет, и вот выводы: психологические травмы, полученные в детском возрасте, приводят к изменению структуры головного мозга. А именно — уменьшался размер островковой доли центрального органа нервной системы. Островковая доля отвечает за формирование сознания и играет важную роль при образовании эмоций.

Ученые выяснили, что различные психологические травмы, полученные в детском возрасте, являются одной из основных причин возникновения депрессии у взрослых.

Профессор Мюнстерского университета Нильс Опель комментирует это так: «Учитывая, какое влияние островковая доля оказывает на эмоциональное состояние, вполне вероятно, что изменения [структуры головного мозга], которые мы наблюдали, делают пациентов менее восприимчивыми к традиционным методам лечения».

К такому же выводу пришли исследователи из Института психиатрии Королевского колледжа в Лондоне. Они изучили 23 544 случая депрессивного расстройства и пришли к выводу, что «эмоциональное насилие над детьми не только существенно повышает риск развития депрессии в течение жизни, но и способствует таким ее неблагоприятным характеристикам, как затяжной характер, склонность к рецидивам и недостаточная реакция на антидепрессанты».

Я жалею, что не догнала того мужчину, который считал, что малыша можно воспитывать, прячась за деревом, так, чтоб он думал, что папа его бросил.

Надо было с ним поговорить, объяснить, что в этот самый момент происходит не момент воспитания, а, может быть, уменьшается мозг его сына.

Еще одна сценка: идет невысокого роста мужчина, ребенка пока не видно, он за руку его тянет за собой. О том, что он тянет за собой именно ребенка, а, к примеру, не тележку, я догадываюсь по выражению лица, исполненного «праведного» гнева и какого-то предвкушения. Мы идем навстречу друг другу и когда оказываемся почти в двух шагах, я слышу плач малыша лет пяти-шести, который, захлебываясь, кричит: «Не хочу, не хочу в угол!» И в этом горьком «не хочу» слышно, что он может просто снова не выдержать это наказание, что создана какая-то непереносимая ситуация именно для этого ребенка.

Может, для него просто физически невозможно стоять долго на одном месте. А может быть, «в угол» означает какой-то сопутствующий ритуал, как, например, стоять на коленках на горохе или что-то еще более страшное. Может быть, угол в какой-то темной, пугающей комнате или подвале. Я не знаю этого, только вижу ребенка, пребывающего в ужасе, и понимаю — это надо остановить. Но как? Первый порыв — сказать: «Послушайте, просто посмотрите на своего мальчика, детей нельзя так пугать, у него же истерика, он весь дрожит!» Ну, и какой будет ответ? В лучшем случае: «Дрожит, потому что трус, я из него мужика сделаю!» Ну, или: «Меня также ставили в угол в детстве, и ничего, вырос, ничего ему не сделается». Но, скорее всего, послышится нечто малоцензурное в адрес незнакомого похожего, который «лезет не в свое дело».

Ведь мужчина этот, скорее всего, считает себя в глубине души полным ничтожеством, иначе как объяснить эти горящие глаза от предвкушения предстоящей «казни»? Это психологический садизм, желание абсолютной власти над слабым. Или это только моя интерпретация? Я не знаю. Чтобы узнать — нужно поговорить. И я пошла рядом, сказав:

— Вот, говорят иногда что сегодня не мой день. А вы, наверное, и сказать так не можете.

Минуту он шел так, будто я невидимка. Потом повернулся, смерил меня удивленным взглядом и спросил:

— Почему это?

— Да потому, что и вчера, наверное, был не ваш день. И позавчера. И вообще почти всю жизнь. А ваши родители, когда вас всячески унизительно наказывали, говорили, что делают это для того, чтоб вы выросли достойным человеком, счастливым. И вы так же делаете со своим ребенком, только ведь вы не очень счастливы, и он сейчас очень несчастен, ему страшно.

Малыш уже не кричал, а судорожно всхлипывал. Мужчина повернулся к нему и молча смотрел какое-то время. Потом он стал рыться в рюкзаке, и в этот момент я ожидала чего угодно, но только не того, что произошло, — он достал бутылочку воды и дал попить ребенку.

Фото: photoxpress

Я рассказала эту историю нескольким психологам, и их общее мнение: ничего бы не получилось, если бы вмешательство было обличающим, порицательным, на повышенных тонах. Любой человек в любом состоянии всегда ценит желание ему помочь, и герой моей истории именно это почувствовал.

Можно начать разговор со слов: «Это точно ваш ребенок, да? Просто, понимаете, мне самому уже страшно, представляете, каково ему?»

Если бы отец был совсем неадекватен, не реагировал бы на слова, то стоило бы просто с ним договориться отложить наказание. Не отменить, а отложить, чтобы и он, и ребенок вышли из состояния аффекта. У человека, скорее всего, нет навыков воспитания, психологической грамотности, у него тяжелая жизнь, с которой он не справляется. А предвкушающий взгляд — могло просто показаться. Но подходить и пытаться остановить любое насилие нужно.

Недавно вышел реалити-сериал «#япсих » о четырех молодых людях с душевными заболеваниями. Они все из России, но живут в Германии. Диагнозы: депрессия, булимия, пограничное расстройство, посттравматический синдром. Каждый день они снимают видео о себе для своего врача, а потом, где-то раз в неделю, встречаются с ним. Пока вышло 5 серий, но уже известно, что двоих из них в детстве сильно били. А девушку отец жестко ограничивал в еде, объясняя тем, что форму нужно держать, «тебя должно быть мало». Утром — крошечная порция еды, в обед — еще меньше, ужином не кормили. Это у нее булимия — всякий раз, когда девушка ест, она испытывает тяжелое чувство вины и бежит все выплевывать. Но есть хочется, все время хочется есть — практически нет других желаний.

У моего знакомого психиатра-психотерапевта есть 28-летний клиент, который пришел к нему с запросом о понимании: почему у него не получались длительные отношения с девушками и нет близких друзей. Итоговый диагноз — генерализованное тревожное расстройство, суицидальные наклонности. Он беспокоился за всех, кого любил, тревожился, загонял себя до изнеможения дурными предчувствиями всевозможных бед. И изводил своими частыми звонками потенциальных друзей и девушек. Понадобилось время, прежде чем специалист понял, что в детстве молодой человек (назовем его Николаем) подвергался грубейшему психическому и эмоциональному насилию.

Но Николай не то чтобы не был готов к разговору об этом, он просто не понимал зачем. Рассказывал, что у него добрые, любящие родители, особенно мама. Родители дали ему в жизни все: подарили машину, когда он поступил в вуз, подарили квартиру к моменту окончания вуза, оплачивали его учебу. Были ли с ними доверительные отношения? Ответ утвердительный. Но психотерапевту казалось, что у пациента гипертрофированное чувство вины, он как будто все время оправдывается во всем — вплоть до того, что как-то пытается доказать свое право вообще.

Однажды врач спросил об этом напрямую. И парень неожиданно стал вспоминать детство. По моей просьбе он рассказал свою историю и мне, дав разрешение на публикацию на условиях полной анонимности:

— Я не помню точно, когда мама сказала это все мне впервые, но я еще был дошкольником. Помню, как в садике просил пожалеть мою маму и не рассказывать ей, что я ударил мальчика. Я сказал, что мою маму нельзя расстраивать, она из-за меня почти всю кровь свою потеряла. Я родился, а она из-за этого заболела. И не стала актрисой.

А папа сказал тогда про меня, когда я рождался, что пусть его режут по кусочкам, лишь бы мама была здорова. Но мама не согласилась, и она теперь очень больная.

Я запомнил, как смотрела на меня воспитательница.

Я все время понимал, что со мной что-то не так, но не мог разобрать что. Все время казалось, что меня надо убрать от людей, как самолет, который горит в воздухе, чтобы он не упал на жилые дома. Не то чтобы это было каждый день, но раз в два-три месяца примерно происходило. Я поднимал руку на уроке в школе, просился выйти и уходил. Без ранца, без верхней одежды. В младших классах заходил греться в магазины, в старших шел на вокзал, там познакомился с зацеперами, хотя там ребята гибли или становились инвалидами. Когда матери пришел штраф за мое зацеперство и она все узнала, стала кричать, что я ее проклятие и наказание. Что из-за меня она из стройной красавицы превратилась в… — не буду говорить это слово. Что у нее из-за меня началось сильное кровотечение, когда я рождался.

Фото: photoxpress

Но на этот раз дома был отец, он подскочил, замахал руками, закричал ей, что она сумасшедшая, нельзя такое говорить сыну, хотя тогда я уже был не малышом. Меня поразило, что отец вообще вступился за меня. Я с детства не произносил слова «папа», обращался к нему безличностно, мне глубоко запало в голову, что он хотел резать меня по кусочкам. А еще мама как-то обмолвилась, что он в юности кого-то убил. Я его еле терпел.

А маму очень любил, оберегал, если она опаздывала с работы хотя бы на 5 минут — лез на стенку. Мне все время казалось, что она вот-вот умрет, с ней случится что-то страшное. Я все время старался чем-то восхитить ее, поразить, заставить гордиться мной. И полюбить меня. Но она игнорировала все мои успехи. А на промахи реагировала вот этой вечной темой, что стала жертвой, потому что я появился. Что жарит жалкие сырники, вместо того чтобы блистать на сцене! Я слышал: «Не живи! Ты не имеешь на это права, ты украл мою жизнь».

Только сейчас начинаю понимать, что я же не просил ее родить меня, это было их с отцом решение. А она переложила ответственность на меня, когда я был еще совсем маленьким.

Еще я недавно поговорил с отцом, и выяснилось, что он никогда никого не убивал. Он просто как-то допустил ситуацию, которая сильно уязвила ее женское самолюбие. И, оттолкнув меня от отца, она ему мстила.

Наличие эмоционального насилия можно предполагать и на основе ряда признаков у ребенка.

Эмоциональное насилие над ребенком – это любое действие, которое вызывает у него состояние эмоционального напряжения, что подвергает опасности нормальное развитие его эмоциональной жизни.

Обычно на успех ребенка родители реагируют похвалой, чувством гордости и радостью. Но иногда родители реагируют противоположным образом: равнодушием и раздражением.

Поначалу это вызывает в ребенке смешанные чувства. В дальнейшем ребенок, которому неоднократно приходится сталкиваться с неадекватными реакциями родителей в ответ на его положительное поведение, быстро теряет мотивацию на достижения и сопровождающее успех чувство гордости. Он делает вывод, что проявлять радость по поводу достижений опасно и неправильно.

К эмоциональному насилию относятся следующие действия по отношению к ребенку:

Изоляция, то есть отчуждение ребенка от нормального социального общения;

Угрюмость, отказ от обсуждения проблем;

- «травля запретами» (например, если ребенок в определенное время не выполнил уроки или не убрал постель, то за этим на определенное время следует запрет смотреть телевизор или гулять);

Оскорбление;

Терроризирование, то есть неоднократное оскорбление ребенка словами и формирование стабильного чувства страха;

Поддержание постоянного напряжения, запугивание, угрозы;

Брань, издевки; ·запугивание наказанием («Еще одна двойка или очередная выходка в школе – и я возьмусь за ремень»);

Моральное разложение (коррумпирование), привлечение и принуждение ребенка к действиям, которые противоречат общественным нормам и наносят ущерб ребенку (принуждение к совершению краж, употреблению алкоголя или наркотиков).

Эмоциональное насилие над ребенком можно предположить в случае, если вы заметите, что родитель постоянно:

Предъявляет к ребенку завышенные требования, с которыми тот не в состоянии справиться, что формирует низкую самооценку и приводит к фрустрации;

Чрезмерно сурово наказывает ребенка;

Чрезвычайно критичен по отношению к ребенку, обвиняет его;

Злится и ведет себя устрашающе.

Наличие эмоционального насилия можно предполагать и на основе ряда признаков у ребенка, например, если он:

Эмоционально невосприимчив, равнодушен;

Грустен, субдепрессивен или у него выраженная депрессия;

Сосет пальцы, монотонно раскачивается (аутоэротические действия);

Замкнут в себе, задумчив или, наоборот, агрессивен;

- «приклеивается» к любому взрослому в поисках внимания и тепла;

Испытывает ночные приступы страха, плохо спит;

Не выказывает интереса к играм.

Физиологические реакции ребенка также могут свидетельствовать о том, что он является жертвой эмоционального насилия. Сюда относятся:

Ночной и дневной энурез (недержание мочи);

Психосоматические жалобы: головная боль, боли в животе и области сердца, жалобы на плохое самочувствие и т. д.;

Замедленное физическое и общее развитие ребенка.

Психологическое насилие

Психологическое насилие, несмотря на схожесть с эмоциональным, выделяется в отдельную категорию. Психологическое насилие – это совершенное по отношению к ребенку деяние, которое тормозит развитие его потенциальных способностей.

К психологическому насилию относят, например, частые конфликты в семье и непредсказуемое поведение родителей по отношению к ребенку. Из-за душевного насилия тормозится интеллектуальное развитие ребенка, ставится под угрозу адекватное развитие познавательных процессов и адаптационные способности. Он становится легко ранимым, снижается способность к самоуважению. Ребенок развивается социально беспомощным, легко попадает в конфликтные ситуации и с большой долей вероятности будет отвергаться ровесниками.

Английский психолог Алиса Миллер в 1980 г. в книге «Для твоего собственного блага» сформулировала так называемую «отравляющую педагогику» – комплекс воспитательных воздействий, которые ведут к развитию травмированной личности:

Родители – хозяева (не слуги!) зависимого от них ребенка. Они определяют, что хорошо и что плохо.
Ребенок несет ответственность за их гнев. Если они сердятся – виноват он.
Родители всегда должны быть защищены.
Детское самоутверждение в жизни создает угрозу автократичному родителю.
Ребенка надо сломить, и чем раньше – тем лучше.

Все это должно произойти, пока ребенок еще совсем маленький, не замечает этого и не может разоблачить родителей.

Методы, которыми добиваются послушания, разнообразны:

психологические ловушки,
обман,
двуличность,
увертки,
отговорки,
манипуляции,
тактика устрашения,
отвержение любви,
изоляция,
недоверие,
унижение,
опозоривание – вплоть до истязания,
обессмысливание и обесценивание взрослыми всего того, что делает ребенок в семье («У тебя руки не из того места растут – лучше ничего не трогай!»; «Все равно ничего хорошего не получится!»).

Основываясь на этих «правилах», «отравляющая педагогика» формирует у детей следующие деструктивные установки, представления и мифы:

Любовь – это обязанность;

Родители заслуживают уважения по определению – просто потому, что они родители;

Дети не заслуживают уважения просто потому, что они дети;

Высокая самооценка вредна, а низкая – делает людей альтруистами;

Нежность (сильная любовь) вредна;

Удовлетворять детские желания неправильно. Суровость, грубость и холодность – хорошая подготовка к жизни;

Лучше притворяться благодарным, чем открыто выражать неблагодарность;

То, как ты себя ведешь, важнее того, что ты на самом деле собой представляешь;

Родители не переживут, если их обидят;

Родители не могут говорить глупости или быть виноватыми;

Родители всегда правы, они не могут ошибаться.

Добросовестное следование правилам «отравляющей педагогики» формирует зависимую личность с низкой социальной толерантностью, ригидную, с «убитой душой», которая, вырастая, сама становится «душегубом». Родители совершенно искренне убеждены, что делают все для блага ребенка, при этом его калеча.

Законы межпоколенной передачи неумолимы, и все повторяется опять, но уже в новом поколении.

А. Миллер среди родительских мотивов выделяет следующие:

– бессознательная потребность перенести на другого унижение, которому они сами когда-то подвергались;

– потребность дать выход подавленным чувствам;

– потребность обладать живым объектом для манипулирования, иметь его в собственном распоряжении;

– самозащита, в том числе потребность идеализировать собственное детство и собственных родителей посредством догматического приложения (переноса) родительских педагогических принципов на своего ребенка;

– страх проявлений, которые у них самих когда-то были подавлены, проявлений, которые они видят в собственных детях, тех, что должны быть уничтожены в самом зародыше;

– желание взять реванш за боль, которую родитель когда-то пережил.

Очевидно, что если присутствует хотя бы один из перечисленных мотивов, то шанс изменить родительский паттерн поведения достаточно невысок.

Однако все это не означает, что дети должны воспитываться без всяких ограничений. Ненасильственная коммуникация основывается на уважении со стороны взрослых, терпимости к детским чувствам, естественности педагогических воздействий, т. е. зависимости от педагогических принципов. опубликовано

Из книги И. Малкиной-Пых "Экстремальные ситуации"

T -

Эдвард Крук, доктор философии, Университет Британской Колумбии

В этой статье рассматривается текущее состояние исследований по отчуждению родителей, которое показывает, что отчуждение является гораздо более распространенным и изнурительным для детей и родителей, чем предполагалось ранее. В крайних случаях можно утверждать, что отчуждение родителей является серьезной формой эмоционального жестокого обращения с детьми. Тщательное изучение ключевых элементов отчуждения родителей в исследовательской литературе последовательно выявляет два основных элемента жестокого обращения с детьми: отчуждение родителей как существенная форма вреда для детей, обусловленная действиями человека. Как форма индивидуального жестокого обращения с детьми, родительское отчуждение требует ответных мер защиты ребенка. Как форма коллективного насилия, родительское отчуждение требует фундаментальной реформы системы семейного права в направлении совместного воспитания как основы семейного права. Появляется научный консенсус в отношении распространенности, последствий и профессионального признания отчуждения родителей как формы жестокого обращения с детьми. В ответ авторы обсуждают необходимость исследования эффективности вмешательств в родительское отчуждение, особенно в наболее экстремальных случаях. В этой статье приводятся доводы в пользу более количественного и качественного исследования, сосредоточенного на четырех столпах вмешательства на микро- и макроуровнях, с конкретными рекомендациями для дальнейшего изучения мер защиты детей, программ воссоединения и других терапевтических подходов.

Отчуждение родителей как форма эмоционального насилия над детьми: современное состояние знаний и будущие направления исследований

Введение

Родительское отчуждение, которое чаще всего происходит в контексте споров об опеке над детьми во время или после расставания родителей, включает «программирование» ребенка одним из родителей с целью очернить другого родителя-мишень, причинить вред и нанести ущерб отношениям между ребенком и отчужденным родителем (или даже полностью уничтожить их), в результате чего родитель-мишень демонизируется, а его авторитет как родителя, достойного любви и внимания ребенка, подрывается (Harman, Kruk, & Hines, In Press). Такая клевета приводит к эмоциональному отторжению ребенка от родителя-мишени и утрате способного, любящего родителя в жизни ребенка. Отчуждение родителей проявляется в нежелании или отказе ребенка иметь отношения с родителем по нелогичным, несуществующим или преувеличенным причинам. Роительское отчуждение отличается от отвержения родителя, которое включает в себя поведение, когда родитель сам наносит ущерб отношениям с ребенком, как правило из-за собственных недостатков родителя (Drozd & Olsen, 2004).

Родительское отчуждение лежит в диапазоне от легких, тонких форм очернения и заканчивая более серьезными формами агрессии и принудительного контроля, которые приводят к полному отказу ребенка от контакта с родителем-мишенью.

Такое поведение также охватывает диапазон от отдельных событий до продолжающегося злоупотребления, направленного на родителя-мишень. Нет гендерных различий в отношении того, кто является виновником, а кто является мишенью родительского отчуждения. Однако, если ребенок проводит большую часть времени только с одним из родителей — это является сильным указателем на того, кто может оттолкнуть ребенка от другого родителя (Baker & Eichler, 2016; Harman, Kruk & Hines, In Press).

Арена родительского отчуждения полна споров, особенно касательно вопроса о том, является ли родительское формой жестокого обращения с детьми и насилия в семье. Проблемы, связанные с разграничением между злоупотреблениями, отвержением и отчуждением, а также с правовыми реформами и терапевтическими вмешательствами, необходимыми для борьбы с отчуждением, создают значительные проблемы для исследователей, практиков и политиков (Drozd & Oleson, 2004).

Существуют сильно разнящиеся взгляды на текущее состояние исследований феномена отчуждения. Согласно Emery (2014), до настоящего времени не было опубликовано ни одного высококачественного исследования синдрома родительского отчуждения. Точно так же в своей главе об эмпирических исследованиях отчуждения Saini et al. (2016) также утверждает, что родительское отчуждение остается гипотезой, нуждающейся в дальнейшем эмпирическом тестировании, хотя обзор литературы включал только часть существующей исследований, включающую 45 статей и 13 докторских диссертаций. Напротив, исследователи родительского отчуждения указывают на более тысячи существующих исследований этого явления (Университетский медицинский центр Вандербильта, 2017). Хотя в большинстве исследований отчуждения используются качественные и смешанные методы исследования, некоторые утверждают, что глубину опыта отчуждения родителей можно уловить только качественными исследованиями (Balmer, Matthewson, & Haines, 2018; Kruk, 2010).

Анализ исследований родительского отчуждения за последнее десятилетие показывает, что этот синдром является более распространенным и изнурительным для детей и родителей, чем предполагалось ранее. Несмотря на мнения тех, кто сомневается в самой концепции, появляется новый научный консенсус в отношении определения и распространенности родительского отчуждения и его последствий для родителей и детей. Например, родительское отчуждение признается как проявление трех расстройств, определенных в DSM-V (Американская психиатрическая ассоциация, 2013 г.): «Отношения между родителями и детьми», «Дети, страдающие от расстройств в отношениях с родителями» и «Психологические злоупотребления в отношении детей». Отчуждение родителей связано с двумя наборами симптомов, выявленными в DSM: «нарушение функционирования в поведенческих, когнитивных или аффективных сферах» и «признаки негативных намерений другого человека, враждебность по отношению к другому или делания козлом отпущения другого и необоснованные чувства отчуждения». Нынешний проект Международной классификации болезней Всемирной организации здравоохранения также содержит конкретное определение родительского отчуждения (Bernet, Wamboldt, & Narrow, 2016).

Более того, исследовательские данные о многих аспектах отчуждения родителей гораздо более убедительны, чем это часто предполагается. Последнее количественное исследование вызывает серьезные опасения. Харман (2017) обнаружилa ошеломляющие данные - 13,4% родителей в США, которые сообщили, что в какой- то момент своей жизни они стали жертвами родительского отчуждения. Большой объем исследований, проведенных Baker и коллегами (Baker & Eichler, 2016; Bernet & Baker, 2013), сконцентрировавших свое внимание на ставших уже взрослыми детях - жертвах отчуждения, а также на родителях-мишенях, детализировали стратегии отчуждения родителей и долгосрочные последствия отчуждения. В клинической и исследовательской литературе также имеется согласие в отношении основных компонентов отчуждения (Clemente & Padilla-Racero, 2015).

Медленно, но верно недопонимание и отрицание отчуждения родителей смываются.

Опрос, проведенный на конференции Ассоциации семейных и примирительных судов 2014 года, показал, что 98% согласны в поддержку основного принципа отчуждения родителей: один из родителей может манипулировать детьми, чтобы отвергнуть другого родителя, который не заслуживает того, чтобы его отвергли (Варшак, 2015).

В то же время, однако, очевидно, что все еще остаются значительные пробелы в исследованиях родительского отчуждения (Saini et al., 2016). Актуальна необходимость исследования эффективности различных подходов к вмешательству в родительское отчуждение на макро- и микроуровнях (Kruk, 2013; Kruk, 2016). В первой части этой статьи сообщается о результатах исследования воздействия родительского отчуждения на отцов и матерей, а также видение самих родителей последствий родительского отчуждения для детей - о точке зрения тех, на ком в наибольшей стемени отрицательно сказалось родительское отчуждение. Это включает в себя обзор недавних исследований родительского опыта отчуждения в случаях крайнего отчуждения, ситуаций, когда родители и дети не имели контакта друг с другом в течение длительного периода. Будет доказано, что в таких крайних случаях отчуждение родителей действительно является серьезной формой эмоционального жестокого обращения с детьми. Вторая часть документа посвящена необходимости исследования полезности и эффективности существующих и возникающих подходов к вмешательству в сферу отчуждения.

Текущее положение вещей: появляется всеобщий консенсус в отношении того, что родительское отчуждение - форма эмоционального насилия над детьми

Текущее состояние знаний отражает возникающий научный консенсус относительно определения, распространенности и последствий родительского отчуждения. Saini et al. (2016) признает единство во мнении, что отчуждение родителей обычно связывают с опытом ребенка, который под влиянием одного родителя отвергнул и начал ненавидеть другого родителя, а также с поведением самого родителя, который отравляет отношения ребенка с другим родителем.

Родительское отчуждение характеризуется как форма «программирования» ребенка: неоправданная кампания клеветы против родителя-мишени, приводящая к необоснованному отказу ребенка от этого родителя (Bernet & Baker, 2013). В ситуациях родительского отчуждения, взгляд детей на отчужденного родителя почти всегда исключительно негативный, родитель демонизирован и рассматривается как зло, а в крайних случаях вообще забыт. Для ребенка отчуждение родителя является серьезным психическим состоянием, основанным на ложном убеждении, что отчужденный родитель недостоен быть родителем (там же).

Ссылаясь на более раннюю работу Дрозда и Олесона (2004), Saini et al. (2016) заявляет, что не существует надежных инструментов, чтобы отличить родительское отчуждение от оправданного отстранения, когда ребенок, став жертвой жестокого обращения или насилия в семье, оправданно боится и отвергает родителя. Они утверждают, что это приводит к серьезному изъяну большинства исследований родительского отчуждения. Тем не менее, существует огромное количество исследований по проблеме жестокого обращения с детьми, демонстрирующих, что даже дети, подвергающиеся физическому насилию, редко отвергают родителя абьюзера с таким рвением, которое демонстрируют отчужденные дети (Clawar & Rivlin, 2013). Готлиб (2012, стр. 52) обобщает клиническую картину в области защиты детей:

Несмотря на жестокое обращение и пренебрежение, от которых пострадали три тысячи приемных детей, которые находились под моей опекой, эти дети крайне редко отказывались от контакта с родителем - даже с откровенно жестоким родителем. Напротив, дети, с которыми обходились плохо, имели тенденцию защищать и льнуть к жестокому родителю. Более того, в тех редких случаях, когда дети отвергали родителя, всегда присутствовали какие-то свидетельства, указывающие на наличие индуцирования или программирования (как правило, приемными родителями, у которых была тайная цель усыновления ребенка).
Таким образом, для ребенка противоестественно отвергать родителя — даже жестокого родителя-абьюзера. Когда специалист наблюдает, как ребенок решительно отвергает родителя при отсутствии подтвержденного насилия, пренебрежения или явного отсутствия родительских навыков - что никогда не должно предполагаться только на основании заявлений ребенка - одна из первых мыслей должна быть о том, что другой родитель — алиенатор (то есть родитель, отчуждающий другого родителя от ребенка).
Более того, если ребенок отвергает родителя, то никогда не следует предполагать, что этот родитель, должно быть, сделал что-то, чтобы это заслужить. Наблюдая в течение двадцати четырех лет тысячи детей, подвергшихся жестокому обращению, я прихожу к выводу, что врожденное желание ребенка иметь отношения со своими родителями является одним из самых мощных человеческих инстинктов, который превосходит только инстинкт выживания и инстинкт защиты своих детей; среди нормальных детей, в отсутствии индуцирующего влияния, этот инстинкт редко подавляется, потому что родитель имеет относительно незначительные недостатки, пороки и несовершенства.

Идентификация ребенка с родителем-абьюзером и защита этого родителя ребенком очевидны в случаях родительского отчуждения. Ребенок будет скорее действовать заодно с отчуждающим и жестоким родителем, нежели отвергать его (Lorandos, Bernet, & Sauber, 2013).

Появляющиеся знания о родительском отчуждении указываеют на то, что отчуждение родителей может быть серьезной формой эмоционального жестокого обращения с детьми, связанного как с физическим насилием, так и с пренебрежением. С точки зрения определений, два ключевых элемента отчуждения родителей (для ребенка - серьезное психическое состояние, возникающее в результате серии отчуждающих стратегий родителя-алиенатора) соответствуют двум основным компонентам жестокого обращения с детьми.

Во-первых, жестокое обращение с детьми и родительское отчуждение представляют собой серьезную форму вреда и представляют серьезную угрозу благополучию ребенка. Во-вторых, абьюз обусловлен человеческим фактором; это результат действий человека. Это может быть дело рук отдельного родителя или опекуна и / или формой объединенных действий нескольких людей. Например, бывают социальные, правовые, политические и экономические факторы, ставящие под угрозу благополучие детей. Как результат индивидуальных действий родителя, родительское отчуждение является формой жестокого обращения с детьми. Поскольку правовые системы обычно исключают одного из родителей из повседневной родительской рутины, отчуждение родителей также может рассматриваться как форма коллективного насилия (Giancarlo & Rottman, 2015).

Два ключевых элемента отчуждения родителей как формы жестокого обращения с детьми (Cooper, 1993; Finkelhor & Corbin, 1988)

Родительское отчуждение включает в себя набор стратегий абьюза со стороны одного из родителей, направленных на то, чтобы поощрять отказ ребенка от другого родителя. Таким образом дети подвергаются воздействию одного родителя, чтобы отвергнуть другого.
Родительское отчуждение - это необоснованная кампания клеветы самого ребенка против родителя, где взгляды ребенка на родителя-мишень являются почти исключительно негативными, вплоть до того, что родитель демонизируется. Для ребенка отчуждение родителя является серьезным психическим расстройством, основанным на ложном убеждении, что отчужденный родитель является опасным и недостойным родителем.

Стратегии Абюза

Первая определяющая черта родительского отчуждения, как формы эмоционального насилия над детьми, связана с поведением алиенатора. Она включает в себя реализацию ряда абьюзных стратегий со стороны отчуждающего родителя, чтобы способствовать отказу ребенка от другого родителя. Чтобы ребенок отвергнул другого родителя, им манипулируют, разрушая и вмешиваясь в отношения между ребенком и другим родителем. Такие стратегии включают в себя (а) очернение, оговаривание, (б) ограничение контакта, стирание другого родителя из жизни и памяти ребенка, (в) принуждение ребенка отвергнуть другого родителя, (г) создание впечатления, что другой родитель опасен, (д) принуждение ребенка выбирать между родителями, угрожая прекращением привязанности, и (е) принижение и ограничение контакта с семьей родителя-мишени. (Baker & Darnell, 2006; Viljoen & van Rensberg, 2014).

Недавнее исследование 126 родителей-мишеней Poustie, Matthewson и Balmer (2018) выделили тактику (а) эмоциональных манипуляций, (б) поощрения неповиновения и союза, (в) нарушения времени посещений и общения между родителем-мишенью и ребенком, (г) утаивание информации, (д) клевета на родителя-мишень и (е) стирание. Такая клевета приводит к тому, что ребенок эмоционально отвергает родителя-мишень и к утрате способного заботиться и любящего родителя из жизни ребенка. Тактика отчуждения родителей равносильна крайнему психологическому жестокому обращению очень маленьких и старших детей. Она включает отвержение, терроризирование, изолирование, развращение или эксплуатирование, а также запрещение эмоциональной отзывчивости (Baker & Darnell, 2006).

Семнадцать стратегий родителей-алиенаторов (Бейкер и Дарнелл, 2006)

Поливание грязью: родитель-мишень изображается как нелюбящий, опасный и недоступный. Недостатки преувеличены или сфабрикованы. Такие заявления делаются часто, интенсивно и с большой искренностью.
Ограничение контакта: у родителя-мишени практически нет возможности противостоять ругательствам.
Вмешательство в общение: не отвечать на телефонные звонки, блокировать входящие e-mail сообщения, а исходящие — не пересылать.
Вмешательство в общение: запрещается думать, говорить и смотреть на фото родителя-мишени. Отчуждающий родитель создает среду, в которой ребенок не имеет возможности свободно это делать. Разум и сердце ребенка заняты отчуждающим родителем, и нет места для мыслей и чувств ребенка относительно родителя-мишени.
Запрет на любовь: что больше всего злит отчуждающего родителя, так это любовь и привязанность ребенка к родителю-мишени. Таким образом, ребенок должен отказаться от любви к другому родителю. Ребенок живет в страхе потерять любовь и одобрение отчуждающего родителя.
Ребенку сообщается, что родитель-мишень опасен: могут рассказываться истории о том, как целевой родитель пытался навредить ребенку.
Принуждение ребенка к выбору: отчуждающий родитель отдаляет ребенка от родителя-мишени путем планирования конкурирующих действий и обещания ценных вещей и привилегий.
Ребенку говорится, что родитель-мишень не любит его или ее: родитель-алиенатор будет укреплять веру ребенка в то, что родитель-мишень бросил его, и будет искажать каждую ситуацию, создавая впечатление, что это так.
Откровенничание с ребенком: родитель-алиенатор будет вовлекать ребенка в обсуждение правовых вопросов и делиться с ребенком личной и приватной информацией о родителе-мишени. Отчуждивший родитель будет изображать себя жертвой родителя-мишени, побуждая ребенка чувствовать жалость и желание защищать родителя-алиенатора, и гнев и боль по отношению к родителю-мишени. Конфиденциальность разделяется таким образом, чтобы льстить ребенку и апеллировать к его / ее желанию доверять и участвовать во взрослых делах.
Принуждение ребенка к отчуждению родителя-мищения: родители-алиенаторы создают ситуации, в которых ребенок активно отвергает родителя-мишень, например, звонят отчуждаемому родителю, чтобы отменить предстоящий визит родителя или требуют, чтобы целевой родитель не посещал важные школьные или спортивные мероприятия. Кроме того, однажды обидев родителя, отчуждение становится укоренившимся, поскольку ребенок оправдывает свое поведение, обесценивая родителя-мишень.
Ребенка просят шпионить за родителем-мишенью: как только дети предадут родителя, шпионя за ним, они, вероятно, будут чувствовать себя виноватыми и чувствовать себя некомфортно, находясь рядом с этим родителем, тем самым способствуя отчуждению.
Ребенка просят хранить секреты от родителя-мишени: отчуждающий родитель попросит или намекнет, что определенная информация должна быть скрыта от родителя-мишени, чтобы защитить интересы ребенка. Как и шпионаж, сохранение секретов создает психологическую дистанцию между родителем-мишенью и ребенком.
Упоминание родителя по имени: вместо того, чтобы произносить «мама / папа» или «твоя мама / папа», отчуждающий родитель будет использовать имя родителя-мишени, когда будет говорить об этом родителе с ребенком. Это может привести к тому, что ребенок также будет обращаться к другому родителю по имени. Послание ребенку заключается в том, что родитель-мишень больше не тот, кого родитель-алиенатор уважает в качестве авторитетной фигуры для ребенка, и больше не тот, кто имеет особую связь с ребенком. Обращаясь к родителю-мишени по имени, отчуждающий родитель понижает этого родителя до уровня сверстника или соседа.
Упоминание новой супруги/супруга как «мама» или «папа» и поощрение ребенка делать то же самое: отчуждающий родитель будет называть мачеху/отчима матерью/отцом ребенка и ожидать, что ребенок будет так же делать это.
Сокрытие медицинской, учебной и другой важной информации от родителя-мишение, удаление имени родителя-мишение из медицинских, учебных и других соответствующих документов: родитель-мишень окажется в невыгодном положении с точки зрения доступа к информации, установления отношений, контактирования во время чрезвычайных ситуаций, приглашения к участию, предоставления изменений в расписаниях/местах и т. д. Это изолирует целевого родителя в глазах ребенка и важных взрослых в его/ее жизни. Они также значительно затрудняют возможность, чтобы родитель-мишень был активным и вовлеченным родителем.
Изменение имени ребенка, чтобы удалить связь с родителем-мишенью. Отчуждаемый родитель может почувствовать, что изменение имени представляет собой отказ от него и будет испытывать боль, грусть и разочарование.
Культивация зависимости / подрыв авторитета родителя-мишени: отчуждающие родители развивают зависимость в своих детях, вместо того чтобы помогать детям развивать самодостаточность, критическое мышление, автономию и независимость. В то же время они подрывают авторитет родителя-мишени, чтобы гарантировать, что ребенок лоялен только к одному родителю.

Согласно Бейкеру и Дарнеллу (2006), каждая из 17 стратегий выполняет ряд функций: (а) для повышения сплоченности и согласованности ребенка с отчуждающим родителем, (б) для создания психологической дистанции между ребенком и родителем-мишенью, (в) чтобы усилить гнев и травму родителя-мишени из-за поведения ребенка, и (г) чтобы спровоцировать конфликт между ребенком и родителем-мишенью, если родитель-мишень бросает вызов или реагирует на поведение ребенка.

Отчуждение родителей существует в континууме от умеренного до чрезвычайно тяжелого и может быть взаимным и невзаимным. В некоторых случаях дети и родители воссоединяются; в других они этого не делают. Как группа, которая, возможно, наиболее негативно затронута синдромом отчуждения родителей, полностью отделенные родители оказались в центре последних исследований (Kruk, 2010a, 2010b, 2011, 2018).

В трех отдельных исследованиях таких родителей (78 отцов и матерей, которые не общались со своими детьми в течение как минимум одного года), повествовательное исследование и основанный на теории анализ выявили следующее, как наиболее распространенные показатели серьезного отчуждения родителей и как характеристики виновных в отчуждении. Они представляют собой более серьезные формы насилия по сравнению с менее серьезным отчуждением. Менее распространенные и узнаваемые, чем поведение, идентифицированное Бейкером и Дарнеллом, они отражают гораздо большую степень патологии со стороны родителя-алиенатора.

Показатели крайнего отчуждения родителей как жестокого обращения с детьми: характеристики родителя-алиенатора (Kruk, 2018)

Захват ребенка силой.
Убежденность в своем праве быть основной или единственной родительской фигурой в жизни ребенка, а так же отсутствие проверки или признания значимости другого родителя в качестве родителя.
Равнодушие и пренебрежение к последствиям для детей их поведения; отсутствие уважения к потребностям детей и желания подстраиваться под них. Готовность вступать в конфликт при детях. Отсутствие эмоциональной глубины и эмоциональной отзывчивости в отношениях с детьми. Слияние с ребенком.
Явная или скрытая одержимость против другого родителем и причинение вреда другому родителю в той мере, в которой одержимость превалирует над родительскими обязанностями.
Готовность и энтузиазм к участию в войне, а также умение сражаться на арене.
Отказ от общения или участия в переговорном процессе.
Отказ от ответственности за свой вклад в проблемную ситуацию или конфликт.
Готовность обвинить другую сторону в проступке.
Отсутствие вины или угрызения совести за свое поведение.
Преувеличение и нечестность; отношение «цель оправдывает средства».
Поливание грязью другого родителя перед ребенком или избегание упоминаний о другом родителе в попытке стереть этого родителя из памяти ребенка.
Мониторинг и опрос ребенка касательно отношений ребенка с другим родителем.

В первую очередь, по мнению родителей-мишеней, насильственный захват ребенка включает в себя отказ в контакте и неправомерное использование правовой системы в целях подрыва участия другого родителя в жизни ребенка, направленного на полное исключение родителя из жизни ребенка. По сути, отчужденные родители определяют родительское отчуждение как принудительное физическое разделение родителя и ребенка: идея «вы узнаете их по их действиям». Идентификация отчуждения проста и понятна: отчуждающий - это родитель, который удаляет другого родителя из жизни ребенка. Во-вторых, убежденность в своем праве быть основной или единственной родительской фигурой в жизни ребенка и отсутствие проверки или признания значимости другого родителя в качестве родителя. В-третьих, это отсутствие понимания, подстройки и сочувствия к потребностям и восприятию детей: равнодушие и игнорирование последствий своего поведения на детей.

Это проявляется в (а) готовности родителей вступать в конфликт перед детьми; (б) отсутствие эмоциональной глубины и эмоциональной отзывчивости в отношениях с ребенком; (в) возложении родительства на ребенка, когда ребенок чувствует себя ответственным за благополучие своего родителя. В-четвертых, это явная или скрытая одержимость против другого родителя и причинение вреда другому родителю до такой степени, что одержимость доминирует над родительскими обязанностями. Потребность отчуждающего родителя причинять боль и искать мести превалирует над потребностью ребенка в любви и заботе другого родителя. Ненависть родителя к другому родителю значительно превосходит его любовь к своему ребенку. Пятое - это готовность и энтузиазм к участию в войне, а также умение воевать и использование власти: готовность участвовать и рисковать в процессе «победитель получает все». В-шестых, простой отказ общаться или участвовать в переговорном процессе, напрямую или с вмешательством третьей стороны. Недостаток честности в таких процессах является общей проблемой. Седьмое - отказ принять на себя ответственность за свой вклад в проблемную ситуацию или конфликт: настойчивое требование быть «правым» во всех вопросах или разногласиях с бывшим супругом. Отсутствие ответственности в отношении проблемной ситуации или конфликта также очевидна. В-восьмых, готовность обвинить другую сторону в проступке; Отчуждающие родители легко обвиняют и возлагают ответственность за проблемную ситуацию или конфликт на другого родителя.

Остальные стратегии включают в себя отсутствие вины или угрызения совести за свое поведение или сожаление о своих действиях; преувеличение, нечестность и отношение «цель оправдывает средства»; поливание грязью другого родителя перед ребенком или избегание любого упоминания другого родителя в попытке стереть этого родителя из памяти ребенка; и мониторинг и опрос ребенка касательно его отношений с другим родителем. Эти последние стратегии соответствуют опыту менее отчужденных родителей.

Влияние на ребенка

Таким образом, первый элемент в определении родительского отчуждения как формы жестокого обращения с детьми связан с жестоким и насильственным поведением родителя-алиенатора. Вторая составляющая определения фокусируется на глубоко разрушающих воздействиях на ребенка. В наиболее серьезных случаях эти эффекты являются глубокими (Balmer, Matthewson & Haines, 2018; Mone & Biringen, 2012; Mone, MacPhee, Anderson & Banning, 2011).

Во-первых, воспитание ненависти к другому родителю равносильно прививанию ненависти к самому себе у ребенка. Ненависть к себе является особенно тревожной чертой среди отчужденных детей и одним из наиболее серьезных и распространенных последствий отчуждения родителей. Дети, усвоившие ненависть, направленную на отчужденного родителя, склоняются к вере, что отчуждаемый родитель не любил или не хотел их, и испытывают серьезную вину, связанную с предательством отчужденного родителя.

Их ненависть к себе (и депрессия) проистекает из-за ощущения себя нелюбимыми другим родителем и из-за разлуки с ним, в то время как им отказывают в возможности оплакивать потерю родителя или даже говорить о родителе (Warshak, 2015b).

Ненависть к родителю - это не та эмоция, которая естественно присуща ребенку. В ситуациях отчуждения родителей такая ненависть транслируется постоянно. Ненависть к родителям сопровождается ненавистью к себе, которая заставляет детей чувствовать себя бесполезными, ущербными, нелюбимыми, нежеланными, находящимися под угрозой и имеющими только ценность для удовлетворения потребностей другого человека (Baker, 2005, 2010).

Во-вторых, многочисленные исследования показывают, что у отчужденных детей наблюдаются серьезные психосоциальные нарушения. К ним относятся нарушенное социально-эмоционального развития, отсутствие доверия в отношениях, социальная тревога и социальная изоляция (Baker, 2005, 2010; Ben-Ami & Baker, 2012; Friedlander & Walters, 2010; Godbout & Parent, 2008). У таких детей плохие отношения с обоими родителями. Будучи взрослыми, они склонны вступать в партнерские отношения раньше, с большей вероятностью разводятся или расходятся, имеют больше шансов иметь детей вне какого-либо партнерства и с большей вероятностью становятся отчужденными от своих собственных детей (Ben-Ami & Baker, 2012).

Низкий уровень самодостаточности, отсутствие самостоятельности и длительная зависимость от родителя-алиенатора являются третьей характеристикой отчужденных детей. Гарбер (2011) обнаружил, что это проявляется тремя способами: взросление (отчуждающий родитель относится к ребенку как к взрослому); парентификация (ребенок берет на себя ответственность за родителя, обмен ролями); и инфантилизация (развивается форма folie a deux - индуцированного бреда, при котором одинаковые по содержанию бредовые идеи наблюдаются у двух лиц, - которое делает ребенка некомпетентным и неспособным к жизненным задачам взрослой жизни).

Отчужденные дети чаще прогуливают школу, бросают школу в раннем возрасте. Они реже достигают академической и профессиональной квалификации в зрелом возрасте. Они, как правило, испытывают безработицу, имеют низкие доходы и остаются на социальной помощи. Они часто, кажется, бесцельно дрейфуют по жизни. Отчужденные дети испытывают трудности с контролем своих импульсов, борьбой с психическим здоровьем, зависимостью и самоповреждением (Otowa, York, Gardner, Kendle и Hettema, 2014). Они чаще курят, употребляют алкоголь и злоупотребляют наркотиками, часто поддаются поведенческим зависимостям и склонны к беспорядочным связям, отказываются от контрацепции и становятся родителями-подростками (там же).

Показатели родительского отчуждения как жестокого обращения с детьми: характеристики индуцированного ребенка

Низкая самооценка, депрессия и ненависть к себе
Нарушение социально-эмоционального развития: отстраненность, изоляция, социальная тревога
Низкая самостоятельность; отсутствие автономии; зависимость от родителя
Плохая успеваемость
Плохой импульсный контроль; борется с психическим здоровьем, зависимостью и самоповреждением

Из четырех типов насилия над детими: физического, сексуального, эмоционального насилия и игнорирования, родительское отчуждение обычно считается формой эмоционального или психологического насилия (Bernet et al, 2016, Clawar & Rivlin, 2013; Von Boch-Galhau & Kodjoe, 2006). Однако родительское отчуждение часто происходит вместе с тремя другими видами насилия над детьми. Во-первых, это игнорирование, потому что ненависть родителя-алиенатора к родителю-мишени сильнее, чем их любовь к ребенка (они менее чутки и, следовательно, пренебрегают потребностями ребенка). Существует также физическое и сексуальное насилие, потому что дети в ситуациях, когда один из родителей отсутствует в их жизни, подвергаются значительно большему риску, чем дети, которые имеют крепкие отношения с обоими родителями. Таким образом, индуцированные дети (а) в пять раз чаще подвергаются физическому, сексуальному и эмоциональному насилию (Cawson, 2002); (б) подвержены в сто раз большему риску фатального насилия (Daly & Wilson, 1988); (в) имеют более высокий риск возникновения проблем физического здоровья, психосоматических симптомов и таких заболеваний, как острая и хроническая боль, диабет, астма, головные боли, боли в животе и плохое самочувствие (Dawson, 1991; Lundbert, 1993; O"Neill, 2002); (г) риск увеличения смертности и заболеваемости; (д) есть большая вероятностью умереть в детском возрасте. (Lundbert, 1993); (f) живут в среднем на четыре года меньше (Ringbäck Weitoft, Hjern, Haglund, & Rosén, 2003); (g) более склонны испытывать проблемы с сексуальным здоровьем (Ellis, 2003; O’Neill 2002; Wellings, Nanchanahal, & MacDowall, 2001) и заражаться инфекциями, передаваемыми половым путем (Wellings et al., 2001).

Кроме того, отчуждение родителей также становится признанной формой домашнего насилия (Harman & Biringen, 2015; Kruk, 2013). Дети, ставшие свидетелями этой формы насилия в отношении родителей, - само по себе форма жестокого обращения с детьми. Существует значительное исследование разрушительных последствий отчуждения для родителей-мишеней. Самые высокие уровни депрессии наблюдаются среди взрослых, у которых есть дети в возрасте до восемнадцати лет, с которыми они не живут или активно не связаны (Evenson & Simon, 2005). Наиболее значимой потерей для родителей является потеря их детей и их родительской идентичности (Kruk, 2011). Такие родители обычно сообщают о растущей изоляции, потере работы и неспособности формировать или поддерживать новые отношения. Эти воздействия связаны с более нарушенными моделями мышления и чувств, включая стыд, стигму и чувство вины, а также усвоенную беспомощность и безнадежность (Kruk, 2010a; Kruk, 2010b). Была выявлена «эпидемия самоубийств» среди разведенных родителей без детей в их жизни (Kposowa, 2010: 993; Sher, 2015).

Направления для будущих исследований

Появляется научный консенсус относительно реальности, определения, распространенности и последствий отчуждения родителей. Учитывая расширенную базу знаний по этому явлению, назревает необходимость эффективного вмешательства. Самым большим пробелом в исследованиях по отчуждению родителей и приоритетом будущих исследований является оценка существующих и возникающих методов вмешательства, моделей и политики в отношении понимания и решения проблемы отчуждения родителей как формы эмоционального жестокого обращения с детьми.

Что касается вмешательства на индивидуальном, семейном, групповом (микро), общественном и социальном (макро) уровнях, существуют четыре основных столпа вмешательства, все они рассматриваются как необходимые и основополагающие для борьбы с родительским отчуждением (Kruk, 2018). Эти столпы подпадают под заголовки снижения индивидуального вреда, профилактики, лечения и правоприменения.

Приоритеты для будущего исследования отчуждения родителей: четыре столпа вмешательства

Снижение вреда: исследование эффективных подходов к решению проблемы отчуждения родителей как формы жестокого обращения с детьми и защиты детей.
Профилактика: исследование проблемы отчуждения родителей как формы коллективного жестокого обращения с детьми: влияние опровержимой юридической презумпции совместного воспитания детей на отчуждение родителей.
Лечение: Программы воссоединения и терапевтические услуги для отчужденных родителей и детей: лучшие практики и эффективность подходов к лечению.
Правоприменение: решение проблемы отчуждения родителей как формы домашнего насилия и как уголовного случая: лучшие практики и эффективность политик и практик.

Во-первых, это уровень снижения индивидуального вреда. Есть мнение, что отчужденные дети пострадали не меньше, чем другие дети, ставшие жертвами экстремальных конфликтов, такие как дети-солдаты и другие похищенные дети, которые отождествляют себя со своими мучителями, чтобы избежать боли и поддерживать с ними отношения, какими бы оскорбительными и разрушительными они ни были (Baker & Ben -Ами, 2011).

Отчуждение родителей как серьезная форма эмоционального абьюза над детьми, которое связано с игнорированием детей и физическим и сексуальным надругательством, явно делает эту проблему случаем защиты детей (там же). В то же время родители-мишени повсеместно сталкиваются с профессиональным непониманием и безразличием со стороны профессиональных служб, особенно органов по защите детей (Poustie, Matthewson and Balmer, 2018). Прежде всего, мы должны признать отчуждение родителей как форму индивидуального жестокого обращения с детьми, требующую защиты детей. Исследование эффективных ответных мер защиты детей на отчуждение родителей как форму индивидуального жестокого обращения с детьми является первоочередной задачей. Это включает в себя эффективность программ поддержки / сохранения семьи и вмешательства в случаи похищения и отчуждения детей со стороны органов по защите детства.

Отчуждение родителей как форма жестокого обращения с детьми является не только результатом отдельных действий родителей. Это также вытекает из социальной, правовой, политической и экономической политики (Giancarlo & Rottman, 2015). Существует тесная связь между законными процессами определения опеки над детьми и появлением отчуждения родителей, поскольку отчуждение родителей процветает в ситуациях, когда один из родителей имеет исключительный уход и контроль над детьми после развода (Saini, Johnston, Fidler & & Bala, 2016), и где основное место жительства детей предоставляется родителям с серьезными психологическими проблемами, родителям с более значительными ресурсами на состязательной арене (Kruk, 2013; McMurray & Blackmore, 1992).

Правовые системы, которые позволяют исключить одного из родителей из жизни ребенка (при отсутствии серьезных показаний) посредством единоличного опекунства или распоряжения о первичном проживании, не только способствуют отчуждению родителей; они могут также участвовать в форме отчуждения (там же). Отчуждение родителей процветает в состязательной правовой системе «победитель получает все», где родители должны как можно больше унижать других родителей, чтобы доказать, что они являются более стоящими родителями и больше достойны получения статуса единоличного опекуна или основного попечителя. Родители стремятся выиграть суды, унижая другого родителя , по сути, участвуя в отчуждающем поведения. Таким образом, система поощряет и вызывает отчуждающее поведение (Kruk, 2013; Giancarlo & Rottman, 2015).

Вопрос о том, является ли отчуждение родителей более вероятным в тех юрисдикциях, где проживание ребенка предоставляется только с одним родителем, и менее вероятен в тех юрисдикциях, где законодательно предусматривается презумпция совместного воспитания детей, является важным вопросом для дальнейших исследований. По мнению самих родителей, закон о совместном воспитании детей, являющийся правовым основанием для того, чтобы дети имели двух основных родителей, является оплотом против отчуждения родителей (Kruk, 2011; Kruk, 2013). В этом напревлении есть потребность в более надежных долгосрочных исследованиях.

Таким образом, второй опорой является профилактика: предотвращение отчуждения родителей как формы коллективного насилия над детьми посредством фундаментальной реформы системы семейного права. В частности, для предотвращения родительского отчуждения в первую очередь необходима оспариваемая юридическая презумпция совместного воспитания. Совместное воспитание детей как юридическая презумпция, оспариваемая в ситуациях домашнего насилия, тесно связано с активным участием обоих родителей в повседневном воспитании детей. Это, в свою очередь, связано с благополучием детей, эмоциональной безопасностью и позитивной адаптацией к последствиям развода (Baude, Pearson & Drapeau, 2016; Fabricius, Sokol, Diaz & Braver, 2013; Kruk, 2013). В то же время совместное воспитание детей связано с уменьшением конфликтов между родителями и предотвращением домашнего насилия во время развода (Bauserman, 2012; Kruk, 2013; Nielsen, 2018). Поэтому второе направление исследований - эффективность законодательства совместного воспитаниякак средства предотвращения отчуждения родителей.

Третий столп - это лечение. Широко признано, что исследования эффективности терапевтических программ, включая программы воссоединения наряду с терапевтическими программами для детей, ставших жертвами абьюза над детьми, и отчужденных родителей, ставших жертвами домашнего несилия, в значительной степени находятся в зачаточном состоянии (Balmer, Matthewson & Haines, 2018).

Основные элементы и работающие методы эффективных программ воссоединения еще не определены. Тем не менее, существующие программы подчеркивают клиническую значимость того, что дети начинают считать своих родителей одинаково ценными и важными в своей жизни, и в то же время помогают детям-подросткам отказаться от своей защищающей роли по отношению к своим родителям-алиенаторам (Smith, 2016).

Исследование ясно показывает, что усилия по воссоединению должны продолжаться в сотрудничестве со службами, которые имеют специализированный опыт в воссоединении после родительского отчуждения (Darnell, 2011). Были разработаны несколько моделей вмешательства. Наиболее известной из них является программа «Семейные мосты» Варшака (2010 г.), образовательная и основанная на опыте программа, направленная на то, чтобы позволить ребенку иметь здоровые отношения с обоими родителями, вывести ребенка из родительского конфликта, а также поощрять детскую автономию, множественное восприятие перспективы и критическое мышление.

Семейный лагерь преодоления барьеров Салливана (Sullivan, Ward & Deutsch, 2010), который сочетает в себе психообразовательное и клиническое вмешательство в среду милье терапии (лечебное воздействие среды), направлен на разработку соглашения о распределении родительского времени и прописанного плана заботы. Friedlander and Walters "(2010) Multimodal Family Intervention предлагает различные вмешательства для ситуаций родительского выравнивания, отчуждения, замешательства и отстранения. Применительно к воссоединению, семейной терапии и другим теориям практики, таким как параллельная групповая терапия и основанное на воздействии когнитивно-поведенческое лечение (Garber, 2011; Reay, 2015; Toren, Bregman, Zohar-Reich, Ben-Amitay, Wolmer, & Laor, 2013) используют различные методы лечения и сообщают предварительные результаты эффективности лечения. Однако необходимы дальнейшие исследования, прежде чем мы сможем добиться значительных успехов в развитии наилучших практик: ключевых компонентов эффективных программ воссоединения в случаях отчуждения родителей.

Детские и семейные специалисты в области психического здоровья и права встречаются с отцами и матерями, а также с членами расширенной семьи, которые обычно страдают от отчуждения родителей. В клинической литературе в этой области подчеркивается важность подтверждения личности родителей-мишеней как родителей и поощрения быть настойчивыми и никогда не сдаваться в своих попытках восстановить отношения со своими детьми. Перед лицом враждебности и отвержения со стороны своих детей родителям рекомендуется отвечать любящим состраданием, эмоциональной доступностью и абсолютной безопасностью. Терпение и вера, безусловная любовь и забота о своем ребенке предлагаются как лучший ответ детям, даже несмотря на печальную правду, что этого может быть недостаточно, чтобы вернуть детей в жизнь родителя. Варшак (2015b) предполагает, что, по возможности, отчужденные родители должны стараться сводить своих детей с людьми, которые относятся к ним как к родителям с честью и уважением, чтобы дети видели, что их негативное мнение и мнение родителя-алиенатора не разделяются остальным миром. Этот тип опыта оставит более сильные впечатления, чем то, что отчужденный родитель может сказать от своего имени. Отчужденным детям идет на пользу изучения динамики отчуждения родителей (там же). Все это важные предписания, но необходимо проводить гораздо больше исследований в области эффективных методов лечения, вмешательств и стратегий на индивидуальном, семейном и групповом уровнях с детьми и их родителями. Последний столб - исполнение, пожалуй, самый спорная область вмешательства как расходящиеся ответы административной и уголовной юрисдикции, начиная от лишения свободы и содержания под стражей и заканчивая семейной терапией и невмешательством в ситуацию. Существует очень мало исследований методов взаимодействия с родителями, которые продолжают отчуждать детей, несмотря на постановления суда об обратном. Некоторые комментаторы (Lowenstein, 2015) утверждают, что продолжение контакта с родителем-алиенатором будет контрпродуктивным для методов воссоединения. Другие (Kruk, 2010) предполагают, что использование методов отчуждения от родителя-алиенатора для наказания или сдерживания родительского отчуждения кажется нелогичным, и что совместное воспитание детей приносит пользу детям в семьях с высоким уровнем конфликта (но не в ситуациях домашнего насилия). Тем не менее, самые последние исследования показывают, что терапевтические вмешательства наиболее эффективны, когда существуют строгие правовые санкции за несоблюдение общих предписаний по воспитанию детей (Templer, Matthewson, Haines & Cox, 2016). Существует значительная дискуссия о присуждении основной родительской ответственности родителю-мишени в самых тяжелых случаях родительского отчуждения, как важный шаг в преодолении отчуждения родителей (там же). Тем не менее, существует мало убедительных научных данных об эффективных средствах исполнения.

Согласно Poustie, Matthewson and Balmer (2018), текущие результаты указывают на то, что касательно насилия в семье может быть полезным рассматривать отчуждающее поведение как форму домашнего насилия наравне с физическим насилием. Действительно, такие страны, как Бразилия, уже криминализировали отчуждение родителей. Исследования показывают, что судебные решения, которые являются быстрыми, четкими и убедительными, скорее всего, будут иметь наилучшие шансы обуздать отчуждение.

Заключение

Касательно эмпирического изучения отчуждения родителей, состояние знаний значительно улучшилось. За последнее десятилетие произошел взрыв качественных, количественных и смешанных методов исследования синдрома отчуждения родителя, в результате чего было опубликовано более тысячи научных и клинических исследований в научных и профессиональных журналах, книгах и главах книг (Bernet et al., 2016; Университетский медицинский центр им. Вандербильта, 2017). Многочисленные исследования показывают, что отчуждение родителей является серьезной формой как эмоционального жестокого обращения с детьми, так и домашнего насилия (Baker & Ben-Ami, 2011; Bernet & Baker, 2013; Американская психиатрическая ассоциация, 2013; Gottlieb, 2012).

Учитывая консенсус в области социальных наук о реальности отчуждения родителей (Warshak, 2015a; Harman & Biringen, 2016), назрела срочная необходимость исследований эффективности различных подходов к вмешательству. Это включает исследование четырех основных направлений вмешательства в родительское отчуждение: (а) решение проблемы отчуждения родителей посредством ответных мер защиты детей (компонент снижения вреда); (б) эффективность реформы семейного права в направлении совместного воспитания как профилактика отчуждения родителей (компонент профилактики); (c) программы лечения и воссоединения, которые быстро развиваются в ответ на растущее профессиональное признание отчуждения родителей и его последствий (компонент лечения), и (c) компонент обеспечения исполнения, различные подходы к решению проблемы отчуждения родителей с точки зрения нарушения закона. Учитывая устойчивую базу исследований о существовании, распространенности и последствиях отчуждения родителей, а также продолжающиеся противоречия, касающиеся направлений политики и практики в отношении детей и семьи, а также лучшие практики в правовой и терапевтической областях, путь последующих исследований по отчуждению родителей становится понятным.

Оригинал статьи